Толмачевские собрания.

Кроме храма, толмачевцы встречались с Батюшкой еще и у него дома. Некоторые пили у него чай каждое воскресенье после обедни, другие бывали только по торжественным дням, как напр. в Ильин день, день рождения Батюшки и т.д. Приглашали к себе Батюшку и толмачевцев и матушка Любовь, и Юлия Вас., и Николай Алекс. Некоторые толмачевцы, став духовными детьми Батюшки, сразу начинали бывать у него в доме, меня же и мою подругу Верочку, Батюшка стал приглашать к себе только через полтора года после того, как мы стали его постоянными духовными детьми. Нас это сначала смущало. Помню, 4-го февраля 1924 года, матушка Любовь (тогда еще Лидия Григорьевна) торжественно справляла свое рожденье. Толмачевцы собирали деньги ей на подарок. Были приглашены очень многие толмачевцы, кроме нас с Верой. День ее рожденья приходился в воскресенье. После вечерни толмачевцы остались убирать снег, а затем, по мере того, как снегу оставалось все меньше, они понемногу стали уходить все в одном направлении по М.Толмачевскому пер., где жила Лидия Григорьевна. Я видела, как прошли туда Петр Федосеевич и Сергей Михайлович, как Раиса Адамовна повела туда слепую Марию Альбертовну. Наконец, Аня, убиравшая со мною снег, спросила меня, иду ли я к Лидии Григорьевне и очень удивилась, что нет, так как почти все толмачевцы были приглашены к ней. Возвращалась я домой в некотором недоумении. Почему приглашены все, а мы с Верой нет? Только через год узнала я причину этого от Ек.Вас. Она рассказала мне, что Лидия Григорьевна действительно хотела позвать нас с Верой, но Батюшка ей не позволил.

Это смущение наше, однако, скоро разрешилось. В Фомино воскресенье Батюшка пригласил всех толмачевцев поехать на кладбище, на родные могилки. Мы с Верой были в большом затруднении: ехать нам или нет? Родных могилок у нас на Даниловском кладбище, куда хотел ехать Батюшка, еще не было, мы по своей застенчивости не знали: относится ли это приглашение и к нам, или только к тем, кто особенно близок к Батюшке. Вера, как обычно, обратилась за советом к Юлии Вас. Та стала уверять ее, что нет чужих и своих, что мы самые настоящие толмачевки, и это приглашение относится к нам, но, видимо, не очень уверила Веру, и пошла жаловаться на нас матушке. «Матушка, убедите Вы Верочек, что они наши настоящие толмачевки». – «Верочки правы, что чувствуют себя не совсем своими в Толмачах, – серьезно ответила матушка. Они видят, что некоторые толмачевцы бывают у нас в доме, близки к нашей семье, а они у нас не бывают. Мы с Батюшкой уже говорили об этом, и Батюшка находит, что они слишком молоды, чтобы бывать у нас и не смогут еще как должно серьезно отнестись к нашим собраниям, им надо еще подрасти». Юлия Вас. передала эти слова Вере, она – мне. Разумные слова матушки благотворно подействовали на нас. Мы поняли настоящее положение вещей и перестали смущаться… Теперь, спустя много лет, мне ясно, как осторожно и мудро вел нас Батюшка, как не доверялся он непрочному юношескому увлечению религией, и только, когда испытал и проверил прочность нашего религиозного чувства, тогда во всей полноте открыл нам доступ к себе в дом и в свое сердце.

В первый раз я попала на толмачевское собрание на Ильин день в 1924 году. Но Батюшки не было на его празднике, он уехал к своей семье на дачу, куда-то в Тверскую губернию.

Празднование организовала матушка Любовь.

После обедни, на Ильин день, Лидия Григорьевна торжественно пригласила на с Верой к Батюшке на именины. Мы должны были придти к четырем часам на квартиру к Батюшке. Там будет… разборка книг и именинный чай. Дело в том, что матушка Любовь во время отсутствия Батюшки и его семьи устроила ремонт его квартиры. Ей хотелось до возвращения Батюшки все привести в порядок, поэтому она решила соединить полезное с приятным: позвала толмачевцев в Ильин день приводить в порядок Батюшкины книги, а после этого устроила именинный чай. Это было самое первое приглашение, которое я получила, и я была горда и счастлива. В четыре часа я пришла на квартиру к Батюшке. Там уже шла работа. Галечка, Мария Мих., Вера, Ек.Вас. в фартуках с тряпками перебирали валявшиеся в беспорядке на полу книги и расставляли их по полкам стеллажа. Николай Алекс. на лесенке читал какую-то попавшуюся ему под руку книгу, забыв о том, что надо разбирать книги. Я сейчас же стала помогать. Одна только Галя, часто бывавшая у Батюшки, знала порядок, в котором были расставлены книги у Батюшки, мы же довольно произвольно по собственной изобретенной системе расставляли книги, кто как умел. Вряд ли Батюшка был доволен тем порядком, какой мы навели в его книгах… Скоро явилась Лидия Григ. С чайной посудой и именинным пирогом. Галя пошла ставить самовар. Быстро был сооружен чай. Подошли еще кое-кто из толмачевцев: Анна Ник. Черемисова, Сергей Мих., Шура хромая, Лиза, Петр Федосеевич и др. Чай вышел шумный и веселый. Все болтали и смеялись без стеснения. Сергей Михайлович оглушительно хохотал, ему вторила Шура. Екат.Вас. тоже болтала и шутила, но громче всех кричала и смешила всех занимавшая председательское место Лидия Григорьевна, важно сидевшая в большом Батюшкином кресле. Когда все напились чаю и покончили с именинным пирогом, Лидия Григ. предложила написать коллективное поздравительное письмо Батюшке. Достали большой лист бумаги и Лидия Григ. начала первая, объявляя вслух то, что она хотела писать. "Батюшка, мы сидим у Вас за чайным столом, – так начиналось письмо Лидии Григ.,– и поздравляем Вас с именинами…". Все по очереди приписывали свои строчки или просто подписывались. Подписались и мы с Верочкой. Подписались просто: две Верочки.

Однажды, в сентябре 1924 года, в субботу, после всенощной, когда мы подходили под благословение к Батюшке, матушка обратилась ко мне и сказала: ”Вот что, Верочка, приходи к нам завтра после вечерни чай пить”. От неожиданности я растерялась и не знала, что ответить. Меня еще никогда не приглашали к Батюшке. Застенчиво я стала отказываться, ссылаясь на то, что может быть мама меня не пустит… “Ты попроси маму, чтобы пустила, –возразила матушка, – и приходи”. Я была ужасно смущена этим приглашением. С одной стороны, очень хотелось пойти, но, с другой – было очень страшно. Когда я увидела Веру, я узнала, что и она, и ее подруга Наташа тоже приглашены. "Ты пойдешь?"– спросила я Веру. – "Конечно, – решительно ответила она,– зовут ведь, значит нужно идти". Она убедила меня своею решительностью. Со страхом ждала я воскресной вечерни, и дух у меня замирал от представления того, как я пойду к Батюшке в гости. Никому из толмачевцев, даже Ек.Вас. я не сказала, что и меня тоже позвали. Собрание это было по поводу 15-ти летнего юбилея Батюшкиного служения.

Воскресная вечерня отошла довольно быстро. Длинной вереницей двинулись толмачевцы по направлению к Батюшкиному дому: Петр Федосеевич, Николай Александрович, Раиса Адамовна под руку с Марией Альбертовной, Екатерина Вас., Анна Ник.другие. Батюшка еще остался в церкви кого-то исповедать. Мы трое: Вера, Наташа и я тоже вышли из храма и пошли по следам толмачевцев к Батюшкиному дому, но мы шли очень нерешительно, так как не только я, но даже и Вера струсила. Когда мы подошли к дому, дверь уже оказалась запертой, Вера хотела позвонить, но мы с Наташей воспротивились, это было слишком страшно. "Лучше подождем, может быть кто-нибудь придет, и мы тогда вместе войдем". В ожидании мы стали бродить по переулкам Большому и Малому Толмачевскому взад и вперед, и так как нам было тесно втроем на узком тротуаре, мы ходили прямо по мостовой, или вернее просто бегали взад и вперед. Сначала нам было весело, мы смеялись над своей трусостью, шутили и вспоминали песенку: "По дороге зимней, скучной тройка борзая бежит". Однако, время шло, а никто не подходил к Батюшкиному дому. Мы успели несколько раз пройти весь Малый Толмачевский переулок взад и вперед. Веселость наша стала проходить. Что же нам делать? Ведь невозможно же было ходить здесь весь вечер. Наконец мы увидели, что свет в церкви потух, мы услышали звон ключей: значит Батюшка кончил и сейчас выйдет. Нас объял такой страх, что мы отбежали подальше и только издали увидали, как высокая фигура Батюшки, размахивая на ходу широкими рукавами, быстро направилась к дому. Мы двинулись сзади в почтительном отдалении и услышали только стук захлопнувшейся двери. Что делать? Положение становилось критическим. Чем дальше, тем труднее было попасть к Батюшке, тем больше чувствовали мы неловкость и жалели, что пропустили время и не вошли с самого начала. Побродив еще немного по улицам и почти потеряв надежду, мы решили зайти к Лидии Григ. Мы видали, как она из церкви прошла к себе домой, вероятно, она тоже пойдет к Батюшке, и мы можем пойти с нею вместе. Мы направились к ее дому и встретили ее на лестнице. Она шла в сопровождении Лизочки и Любовь Михайловны. Мы обрадовались. "Лидия Григорьевна, Вы куда идете?" – смело спросили мы. Лидия Григорьевна подозрительно поглядела на нас. "Да вот провожаю Лизочку к Батюшке, ей нужно к нему," – ответила она уклончиво. "А вы чего тут бегаете? идите-ка домой". Мы растерялись от неожиданности и язык у нас не повернулся, чтобы сказать ей, что, ведь и мы тоже приглашены. Молча мы проводили их до Батюшкиной двери, и опять увидели, как открылась и захлопнулась дверь за Лидией Григорьевной. Мы остались на улице. Последняя надежда была потеряна. "Нечего делать,–сказала Вера, – надо идти домой". Но мне не хотелось сдаваться, и я попыталась уговорить ее еще подождать, хотя казалось очевидно, что не было больше смысла ждать. Грустные, перешли мы на другую сторону улицы и встали в нерешительности… И вдруг, о чудо. Двери Батюшкиного дома широко распахнулись. На пороге как ангел-избавитель показалась Галечка. Она оглядывалась на все стороны улицы и кричала: "Верочки, Наташа, где вы? Идите сюда!". Я и Наташа от сильного смущения замерли на месте, но Верочка, как самая храбрая, решительно направилась к Галечке, за ней двинулись и мы. Смущенные, пристыженные, хотя счастливые и благодарные Галечке, явились мы к Батюшке. Там уже все были в полном сборе. Нас раздели и усадили с краю на высокую скамью, так что мы сидели на возвышении, у всех на виду. Нечего и говорить, до чего мы неловко себя чувствовали.

Когда я пришла в себя и огляделась, я удивилась тому, что почти все толмачевцы были здесь. Около Батюшки сидели почетные гости: Петр Федосеевич, Иван Петрович, Сергей Михайлович, Николай Александрович, Анна Николаевна, Екатерина Вас., дальше шли более молодые и менее почетные гости. Напротив нас сидела Наташа Каз., до того гладко причесанная, что ни одного волоска не выбивалось из прически, в темном платье с открытой шеей, рядом с ней Раиса Адамовна и Мария Альбертовна, за ними Лизочка и Мария Мих. певчая. Были тут и Паша, и Любовь Мих., и Екатерина Иосифовна. Галечка и Юлия Вас. не сидели за столом. Они деятельно помогали матушке: разливали и разносили чай. Меня поразили тишина и степенность, которые царили здесь, точно в церкви. Все молча ели. Никто ничего не спрашивал, не выскакивал со своими замечаниями. Глаза всех были устремлены на Батюшку. Он один говорил. Батюшка очень интересно и очень подробно рассказывал о своем недавнем путешествии к старцу о.Алексию в Сергиев (Загорск). Батюшка очень остался доволен своей поездкой, так как ему удалось хорошо побеседовать со старцем и получить много утешения.

Батюшка рассказывал не торопясь все с самого начала. О том, как повстречался он с наместником Лавры и очень хорошо поговорил с ним о духовных предметах, потом, как угостили его солеными огурцами, и он все время мучился жаждой. Наконец, как долго он беседовал со старцем и вечером и утром (Батюшка ночевал у старца). После рассказа Батюшка показывал нам фотографии Зосимовой пустыни, о.Алексия и его родных. Потом он читал нам еще духовные стихи, а в заключение детские милые стишки Раисы Адамовны. Так чинно, степенно, без пустых разговоров прошел весь вечер. Правда, несколько раз Ек.Вас. по старой привычке начинала болтать, но ее никто не поддерживал, и она, немного смущенная, скоро замолкала. Часов около 11 все поднялись, пропели хором молитву и стали прощаться…

Зоя Ник. В. в своих воспоминаниях называет толмачевские собрания "вечери любви". Она так пишет о них: "Говоря о Толмачах, нельзя не сказать об этих домашних собраниях, которые очень напоминают древне-христианские вечери любви. Это тоже одна из особенностей Толмачей: Батюшка и за чаем был духовным отцом и руководителем. Собрание начиналось всегда молитвой, иногда даже молебном. Потом Батюшка усаживал гостей за стол. И это делалось не как-нибудь, а соображаясь с душевной пользой каждого. Одного надо было ободрить и посадить поближе, другого не обидеть, третьего смирить. Потом иногда следовало чтение. При мне Батюшка читал о старце Исидоре, об о.Аристоклии, об о.Алексии".

По вечерам, в дни именин или рождения Батюшки и матушки, сперва полагалась речь Петра Федосеевича о любви. Мне нравился их искренний сердечный тон, его волнение при произнесении этих речей. Потом Батюшка отвечал. Он говорил иногда о своем деле, о своих переживаниях, и столько смирения, столько святого было в его ответах, что, кроме благоговения, являлось как бы и удивление. Иногда за чаем бывали обличения присутствующих, замечания и указания отдельным лицам. Иногда, наоборот, Батюшка ободрял и благодарил своих духовных детей, говорил, что он счастлив ими. Иногда еще Батюшка рассказывал что-нибудь о себе, например, о своих поездках в Троицкую лавру, о церковных делах, о своих делах. После речей начинались частные разговоры. Больше всего, конечно, говорила матушка Любовь, если она присутствовала. Она еще во время речей начинала подавать свои реплики, тихи или громкие, смотря по обстоятельствам, а теперь считала, что ее очередь, ее право и обязанность занимать гостей.

Любимой ее темой были жалобы на духовных детей Батюшки, которые мало поворотливы и плохо ей помогают. Вторая ее тема – церковное хозяйство. Всякие сборы, налоги, жалованье сторожу. В ответ слышались тихие вздохи, потому что хозяйство в Толмачах действительно было в тяжелом положении. Иногда же матушка Любовь находила нужным поднять дух присутствующих, и начинала говорить что-нибудь комичное. Это ей удавалось как нельзя лучше. Матушка Евгения почти не сидела за столом. Она или наливала и подавала чай или (по вечерам) укладывала Машеньку, и, если бывало вставит свое слово, то всегда бодрое, светлое, полное надежды на Бога.

Ясно представляется мне длинный белый стол. Вокруг него сидят тесно, иногда по трое на двух стульях. Но сколько бы их ни пришло, всем было место. На почетном конце рядом с Батюшкой старшие дамы: Анна Ник., Ек.Вас., в увлечении минутами нарушающая общую тишину, молчаливая Александра Евг., Ольга Ник. с тонким голоском. Дальше девицы. На сундуке две Верочки, время от времени тихонько перешептываются, рядом Наташа – самый младший член толмачевской семьи. Мария Ивановна, усадив себе на колени Колю, учит его какой –нибудь новой игре ( ребят она любит до невероятности). Минутами она оживляется, лицо ее делается совершенно иным, и она вставляет в разговор хорошие замечания. На самом конце стола упорно молчит Мария Ник…

Это обстоятельство меня очень огорчает: я столько о ней слышала, не раз проводила в ее обществе целые часы, но не слыхала от нее ни одного слова не только по моему адресу, но и вообще.

С другой стороны стояла Марина. Эта, хотя и давнишняя толмачевка, но как-то выделяется до сих пор и более изящными цветными костюмами и гордой осанкой и манерами. Рядом с ней хорошенькая мягкая и скромная Анна Ивановна Б. Дальше родственник Марины А.А. с удивительно-детскими доверчивыми глазами и старинными утонченно-вежливыми манерами. Юлия Вас. отдельно. Она не с почетными дамами и не с девицами. Большею частию хозяйничает, помогая матушке Евгении, или возится с Машей. Николай Алекс., кажется чувствует себя проще всех, и точно отдыхает, пропутешествовав днем на другой конец Москвы в Петровско-Разумовское и обратно и нагулявшись по своим академическим полям…

Итак, у Батюшки в доме бывали торжественные собрания с большим количеством гостей на день его Ангела 20-го июля (2-го августа), на день его рождения 14 января (27 января) и на день рождения матушки 30 ноября (12 декабря), и иногда на день юбилея Батюшкиного служения. Кроме того, толмачевцы (более близкие духовные дети) разговлялись у Батюшки на Пасху и на Рождество, заговлялись в Прощеное воскресенье, пили чай после обедни во все двунадесятые праздники, а некоторые, самые близкие, даже бывали у Батюшки каждое воскресенье… Из больших собраний самыми торжественными, пожалуй, был Ильин день. Так как он бывал летом, когда семья батюшки находилась большею частью на даче, толмачевцы сами организовывали торжество. Организацией всего празднества заведывала матушка Любовь (это было в те годы, когда матушка с детишками жила в деревне в Чопорове и не имела возможности приехать в Москву на Ильин день). Так было это в 1925 году. Все толмачевцы принимали деятельное участие в приготовлении к именинам. Александра Евг. и Анна Николаевна пекли пироги и приготовляли другие угощения, Галечка и Любовь Михайловна убирали квартиру Батюшки, некоторые украшали церковь, плели венки для икон, всем было дано какое-нибудь дело, и каждый был рад как-нибудь услужить Батюшке, сделать ему что-нибудь приятное.

Мы с Верой также приняли участие в хлопотах, покупали цветы для иконы пр. Илии, убирались в церкви. Ильин день приходился в воскресенье, все служащие были свободны и поэтому Батюшкины именины справлялись с особенной торжественностью. Все почти говели. Весь канун Ильина дня Батюшка был занят исповедью. Толмачевцы были разделены на партии. Первая партия исповедывалась после обедни до обеда, вторая – с четырех часов дня до всенощной, третья – во время всенощной, и наконец четвертая, кто еще не успел, после всенощной часов до 12-ти ночи. За обедней народу было как в большой праздник, все были нарядные, все радостные, светлые, причастники и все поздравляли друг друга с дорогим именинником. Храм сиял чистотой и цветами. Почти в каждом углу, у каждой иконы стояли цветы. В громадных круглых вазах золотились пучки осенних, желтых цветов. В венке пр. Илии кроме темных бархатных георгинов виднелись нежные розы и пионы. Батюшка весь словно светился, он был в нарядном облачении и в камилавке, которую он надевал только на большие праздники. Голос его очень красиво звенел. Он делал возгласы, что называется "высочайшим гласом". Не могу удержаться, чтобы не сказать в скобках о большой выразительности голоса Батюшки. По его голосу можно было всегда определить настроение Батюшки. Если голос у Батюшки делался невыразительным, не певучим, почти отрывистым, можно было быть уверенным, что Батюшки чем-то расстроен. В большие праздники и в торжественных случаях в голосе Батюшки слышали звенящие нотки, все возгласы он делал очень красиво нараспев, и столько чувствовалось в звуках его голоса праздничной радости, молитвенного восторга, что невольно углублялось чувство праздника…

К Ильину дню приехал Сергей Михайлович, и певчие старались петь как можно лучше. После обедни все толмачевцы отправились на квартиру к Батюшке пить чай. Угощением заведывала матушка Любовь, и она пригласила множество народу, были даже и те, кто обычно никогда раньше не бывал у Батюшки, например, Зоя Николаевна, за одним столом невозможно было поместить всех, и был устроен другой стол у дивана. Туда усадили толмачевцев помоложе, т.е. нас с Верой, Катю Т., Лизу и Аню, Марию Ивановну и двух сестер.

Перед чаем Петр Федосеевич произнес торжественную речь на слова ап. Павла: "Подобни мне бывайте, якоже и азъ Христу". На место апостола Павла он ставил Батюшку, говорил о его добродетелях и о том, как мы должны подражать ему. Батюшки искренне испугался слов Петра Федосеевича, заткнул уши, спрятался за шкафы и долго не выходил оттуда, только слышались его сконфуженные вздохи: "Господи помилуй". Речь Петра Федосеевича затянулась. Он говорил медленно, с отступлениями от главной темы, все слушали его стоя, уже утомленные стоянием в церкви. Матушка Любовь по своей непосредственности не выдержала. "Петр Федосеевич, –прокричала она ему в ухо, – Батюшка на поезд опоздает, давайте чай пить". Петр Федосеевич смутился, извинился. Сели за стол. Батюшка предложил Петру Федосеевичу продолжать. "Нет, уж я не могу", – ответил Петр Федосеевич обидчиво. Угощение было обильное, настроение у всех веселое. После чая, Батюшку стали собирать в дорогу, уложили ему в чемодан все оставшиеся лакомства. Батюшка, простившись с нами, ехал в деревню на 10 дней.

Вспоминается мне еще один Ильин день в 1927 году. Приехав в субботу в Москву я заметила уже некоторое оживление в Толмачах. Толмачевцы, разъехавшиеся на лето по разным концам, старались все собраться в Москву к Ильину дню. Появились Зоя, Мария Ив., Марина и другие. Ко всенощной под Серафимов день в храм пришла матушка Евг.Леонидовна, приехавшая с дачи, с большим букетом красного клевера. Приехал и сын Батюшки Сима и даже маленький Коля. Батюшка ожил и повеселел, как всегда он оживал с приездом матушки. Службу на преп. Серафима справляли очень торжественно с большим подъемом. Хор, пополненный голосами матушки, Марии Альбертовны, привезенной из своего убежища на эти дни, зазвучал уверенней и громче. Ильин день справлялся, как всегда, торжественно со множеством цветов и причастников. После обедни был у Батюшки первый именинный чай, на который попали и мы с Верой, несмотря на то, что были приглашены и на вечер. Этот первый чай носил интимный характер, народу на нем было немного и поэтому бывало особенно уютно. Вечером же гостей было очень много, и мы с Верой занимали скромно задние места во втором ряду, куда нам посылались вкусные вещи от Батюшки.

Первые годы Батюшка не приглашал нас с Верой на воскресные послеобеденные чаи, но зато в будни иногда звал нас к себе после обедни по случаю какого-нибудь своего семейного события или даже просто так. Это всегда бывало неожиданно, и мы с Верой подчас оказывались в неловком положении, так как прибегали к ранней обедне прямо с постели, непричесанные (под платком это не было видно) и в слишком домашних платьях. Отказываться от приглашения было жалко, а идти в таком виде было стыдно, и вот мы забирались в пустой придел и начинали сколько возможно приводить себя в порядок, драпируясь платками и ломая голову, как бы получше скрыть недостатки наших туалетов. Особенно страдала Вера. Она никогда не успевала до обедни расчесать свои длинные волосы, и приходила в храм со спущенной под пальто косой. Однако, все-таки мы шли к Батюшке в гости, и очень хороши бывали у него эти будничные экспромтные чаи. Мы скоро забывали наши "неприличные" костюмы и плохо причесанные волосы, слушая с увлечением рассказы Батюшки и чувствуя себя так тепло в этой приветливой гостеприимной атмосфере.

Сколько интересного приходилась нам слышать за чайным столом у Батюшки. Так помню, как-то летом, в Сергиев день, Батюшка позвал нас совсем по-зимнему к себе на квартиру чай пить, потому что матушка была в Москве. За этим чаем завязался настолько интересный разговор, что я долго находилась под его впечатлением. "После всего слышанного сегодня,– писала я Наташе в тот же день,– начинаешь снова верить в Бабу-Ягу, и во все чудеса, про которые говориться в сказках. Разговор этот так меня поразивший, касался влияния темной силы на человека. "Эта сила, как говорил нам Батюшка,– бывает очень велика и может проявляться совершенно реальным образом. Например, колдуны – это люди, имеющие особенно близкое отношение к темной силе, могущие влиять на других людей". Многие рассказывали случаи из жизни, которые совершенно точно подтверждали высказанные мысли. Так, Анна Николаевна рассказала про одну молодую женщину, отказавшую одному человеку, желавшему жениться на ней, она очень страдала потом, так как этот человек имел на нее дурное влияние. После каждой встречи с ним на улице, она заболевала. Анна Николаевна рассказала также и о том, как один человек вылепил из воска фигурку своего врага, его враг начинал очень страдать, у него заболевала именно та часть тела, которую колол этот человек.

Много других интересных вещей рассказывали у Батюшки: о заговорах, о заломах ржи и т.д. Когда я вышла от Батюшки, голова моя буквально разламывалась от напора новых мыслей. Мне ясно стало, что многое, что считалось до сих пор ложью, выдумкой, оказывается истиной, поэтому нельзя ничем пренебрегать, даже в сказках может быть не одна только фантазия, но и некоторая доля истины. В природе есть еще очень много необъяснимого, таинственного. И все, что люди пытаются объяснить такими словами, как гипнотизм, спиритизм и т.д. – все это указывает на связь человека с другим миром, на существование сверхъестественных сил.

Воскресные чаи после обедни у Батюшки, за которыми мы с Верочкой стали впоследствии завсегдатаями, также были очень интересными. Батюшка, еще полный мыслями о своей воскресной проповеди, развивал эти мысли дальше за чайным столом. Это бывало даже интереснее, чем проповедь, потому что говорил не только Батюшка, а каждый мог внести свое слово, сделать какое-нибудь замечание; иногда Батюшка читал нам что-нибудь. Так одно время он стал читать нам за чайным столом письма схимонаха Симона, которые он получал довольно регулярно. Схимонах доживал свои последние дни в Осташкове, на квартире. Он присылал Батюшке свои мемуары, и Батюшка читал нам за чаем выдержки из этих мемуаров.

В другой раз ему попала в руки антирелигиозная хрестоматия, он дал ее Зое, а потом мне и велел написать возражения. Мы написали, и Батюшка читал наши статьи за чайным столом и обсуждал их. Много и другого интересного было за чаем. Однако, никогда не было праздной болтовни, всегда были серьезные назидательные разговоры, которые очень много давали и уму и сердцу. Батюшка и дома оставался духовным отцом и руководителем. Кроме Батюшки мы собирались иногда и у некоторых толмачевцев. Не все толмачевцы имели возможность приглашать к себе нашу немаленькую компанию, но кто мог, те всегда старались доставить нам всем это удовольствие. Чаще всего это бывали Александра Евгеньевна или Юлия Васильевна. День рождения и именины Алекс.Евг. приходились в дни около Пасхи или на Пасхе, поэтому собрания у нее в это время были обычным делом. Я любила бывать в ее беленькой маленькой комнатке, которая хотя и не была мала, но производила впечатление миниатюрности благодаря низким потолкам и маленьким окошкам и казалась белой из-за белой краски, в которую были выкрашены окна, двери и печка. Александра Евг. была очень радушной хозяйкой и считала всегда, что угощать нужно как следует, т.е. другими словами до отвалу, и стол ее поэтому был всегда очень обилен и вкусен. Замечательные сдобные пироги, красивый винегрет, в котором были свежие огурцы, редкость для весны, необыкновенный торт, секрет изготовления которого знала только одна Алекс.Евг., и все при том очень вкусно. Алекс. Евг. никогда не удовлетворялась тем, что гости отведали всего, она настойчиво требовала, чтобы брали непременно вторую порцию пирога, торта и вообще всего, что было на столе. Особенно усердно угощала она Батюшку. Порции, которые Ал.Евг. накладывала ему на тарелку были вдвое больше всех остальных, и она зорким глазом следила за тем, как Батюшка кушал. Как только дело подходило к концу, Алекс.Евг. необыкновенно ловко и быстро накладывала ему еще порцию. Батюшка начинал протестовать, но это не помогало, и приходилось подчиняться воле хозяйки. Ал. Евг. знала, что Батюшка очень любит молоко, поэтому перед ним всегда ставилась аппетитная глиняная кринка с топленым молоком, покрытым красивой коричневой пенкой, и Алекс. Евг. настаивала, чтобы Батюшка выпил сверх всего прочего и молока, при чем старалась всю пенку перелить в его стакан. Хотя толмачевцы и не были особенными чаевниками, на стол у нее всегда подавался громадный ведерный самовар, который она еще доливала и настойчиво угощала всех чаем, после того, как все уже выпили по две-три чашки. "Для кого же я самовар-то подогревала, непременно нужно выпить,– говорила она. Но вот, наконец, все были сыты. Алекс. Евг. успокаивалась, садилась на свое скромное хозяйское место, на какой-нибудь колченогий стул или табуретку, принесенную из кухни, вся прочая мебель была занята гостями, даже гладильная доска шла в ход, и затихала, слушая Батюшку. Батюшка всегда бывал председателем нашего собрания; он умел удивительно интересно рассказывать, и подчас какой-нибудь простой рассказ о том, как он купил себе книжку у букиниста, мы слушали с увлечением. Приходя к Алекс. Евг. он имел всегда при себе или Троицкий листок или какую-нибудь книжечку и прочитывал нам оттуда о каком-нибудь таинственном случае или о чуде, на эту тему завязывался разговор. Алекс. Евг. нередко рассказывала что-нибудь об о. Аристоклии. У матушки Евг.Леон. всегда был запас воспоминаний и рассказов о разных чудесных случаях, о старцах и т.д. Екатерина Вас., имевшая множество знакомых, обычно сообщала нам самые свежие новости из церковной и гражданской жизни. Иногда только общее хорошее настроение портила нам матушка Любовь, которая заводила свои бесконечные разговоры о дровах, которые нужно покупать, а денег нет, о недовольных прихожанах, о своих долгах и т.д. Батюшка добродушно выносил эти обычные разговоры, шутливо отпарировал и старался перевести разговор на другое…

Несколько другого рода были собрания у Юлии Васильевны, которая вовсе не считала, что гостей надо угощать до отвалу. Главное в собрании – это духовное общение, а угощение, какое Бог пошлет. Поэтому мы не ели у нее никаких необыкновенных тортов и пирогов, все было очень просто и скромно: самый обыкновенный винегрет, как у всех людей, самые обыкновенные пирожки с капустой, простые мятные пряники и конфеты-подушечки. Не бывало у Юлии Васильевны и особенно торжественных приготовлений к приему гостей. Нередко приходя к ней, мы заставали еще топящуюся печку и пироги, сидящие в шкафу, но Юлия Васильевна нисколько этим не смущалась, она приветливо встречала гостей и задавала всем работу. Мы помогали ей накрывать на стол, резать хлеб, расставлять чашки, также и за Батюшкой она не умела так ухаживать, как Александра Евг., но мы все чувствовали себя у ней совсем просто, по-домашнему, сами угощались, чем Бог послал, не ожидая приглашений. Батюшка, сидя в кресле, спокойно доставал прямо с полки книжки, точь в точь как у себя дома. Благодаря этой простоте отношений, бывало так, что мы сами напрашивались к Юлии Васильевне в гости. "Знаешь, что, Юлия, – говорила в таких случаях матушка, – мы что-то давно у тебя не были в гостях, не собраться ли нам?". Юлия Вас. была всегда готова и рада нам. На такие экспромтные собрания обычно собиралось угощение вскладчину. Матушка приносила из дому свой винегрет и сладкий пирог, Екатерина Васильевна лимон и халву, и угощение получалось на славу. Посуда также собиралась вскладчину, чайные ложки занимались у матушки Любови, тарелки у Екатерины Васильевны, ножи и вилки приносила я. Так и переезжали эти предметы с одной квартиры на другую. Бывало даже и так, что Юлия Васильевна сама не знала, что у нее будут сегодня гости.

Однажды, на Рождество, я зашла к Батюшке на минутку. "А знаете что, – сказал батюшка, – не собрать ли нам сегодня народ? Мы давно уже не собирались. Лучше всего это сделать у Юлии Вас". И вот матушка отправилась к ничего не подозревавшей Юлии Вас. объявить ей, что у нее сегодня будут гости, а я пошла звать дальних толмачевцев: Екатерину Васильевну и Александру Евгеньевну. В восемь часов вечера все были в сборе, и Юлия Васильевна как ни в чем не бывало, угощала гостей пирожками с капустой и винегретом. Очень хороши бывали на дому у Юлии Васильевны молебны, которые нередко устраивал Батюшка перед тем как сесть за стол. В домашней обстановке, где толмачевцы стояли близко друг к другу и вполголоса подпевали Батюшке как-то особенно хорошо молилось.

Более редкие бывали собрания у матушки Любови. Мы все часто бывали у нее только летом, когда семья Батюшки была на даче, а Батюшка обедал и пил чай у матушки Любови. Многие находили теперь нужным лишний раз заглянуть к матушке поздравить ее с праздником и кстати выпить у нее чаю вместе с Батюшкой. Кроме того, и Батюшка просто без стеснения звал своих завсегдатаев к матушке Любови на чай так же, как он обычно звал к себе домой. Всех матушка с радушием поила чаем и кормила обедом, но потом, когда гости, увлекшись разговором с Батюшкой, засиживались, довольно откровенно начинала ворчать и жаловаться на то, что к ней много народу ходит, что дверь у нее с раннего утра до позднего вечера "на петлях не стоит", что она очень устает, и никакого ей нет покоя, а потом рассказывала каждому из нас в отдельности, как дорого обходятся ей обеды и чаи, сколько денег на один сахар выходит, а в кармане-то вместо денег одна дыра, и долги, верно, придется за нее платить свт.Николаю. Мы сочувственно качали головами, выслушивая эти жалобы, и продолжали ходить к матушке чай пить. В минуты раздражения матушка уже более резко заявляла: "Ведь вы только ради Батюшки ко мне приходите, Батюшка не придет, и вас ко мне не заманишь". На что Мария Ивановна однажды очень метко ответила: "Многого захотели, с Батюшкой равняться". Действительно, зимой мы заходили только по делу, или по случаю какого-нибудь матушкиного юбилея: именин (и старых и новых), рождения, дня пострига, пили у нее чай после обедни. Настоящие же званые вечера бывали очень редко, не чаще раза в год, и тогда матушкина маленькая комнатка становилась "резиновой", потому что она вмещала народу столько, сколько этого хотела матушка, иногда человек до 15 и больше. При чем матушка Любовь была необыкновенно изобретательна в смысле нахождения места и посуды для своих гостей. Гости у ней сидели вокруг ее маленького столика не только в два ряда, но и в два этажа. Вокруг стола на креслах и стульях помещались почетные гости, во втором ряду садились гости пониже рангом, вроде нас грешных. Вторым этажом называлась очень высокая кровать матушки Любови, на нее тоже взгромождались двое или трое. Когда все углы и закоулки были полны, а места все-таки не хватало, матушка Любовь не смущалась и изобретала какое-нибудь неожиданное сиденье, вроде ящика или корзинки, а один раз даже опрокинула ведро и на ведро усадила своего гостя. Лишь немногие пользовались привилегией ставить свою тарелку на стол, прочие должны были держать тарелки в руках, но и тут на помощь приходила изобретательность матушки Любови, а один раз глубокая тарелка, поставленная на трехножный столик (без доски), играла роль прекрасного стола для тех, кто сидел на "втором этаже", т.е. на кровати. Матушка Любовь любила блеснуть своим кулинарным искусством и удивить гостей каким-нибудь необыкновенным блюдом. Впрочем, я плохо понимала эти кулинарные тонкости, так как здесь преобладали соленые и острые кушанья, в виде различного вида винегретов, рыбы заливной, жареной, в томате и т.д., причем морковь была нарезана зубчиками, а кислая капуста накладывалась особенной специальной костяной ложкой. Сладкого же у матушки было мало.

Матушка Любовь была большим демократом, и за ее столом присутствовали не только толмачевцы-завсегдатаи, но и лица, обычно не бывавшие у Батюшки, вроде Анны Константиновны, Вари и т.д. Почетным гостем, кроме Батюшки, был еще духовник матушки Любови в монашестве о.Илларион. Его она очень чтила и всегда ставила в пример Батюшке. Благодаря такой разнородности, не могло быть интимности, свойственной нашим толмачевским собраниям, и Батюшка обычно предпочитал молчать, несмотря на постоянное обращение к нему матушки Любови. Разговор шел самотеком. Иногда о.Илларион рассказывал нам что-нибудь из жизни на старом Афоне, о посте там, о строгих монастырских обычаях, как за сломанную иглу ставят на поклоны перед всей братией, или в церкви во время кафизм не садятся, а слушают их стоя. На другой день матушка Любовь уже рассказывала нам, сколько денег затратила она на угощение, но говорила она это добродушно только, по-видимому, для того, чтобы оценили ее труд и усердие по достоянию.

Регулярно два раза в год приглашал нас к себе Николай Александрович Рейн. Это бывало на день его рождения 21-го января и на день ангела – 9 мая (ст.стиль). Причем, Николай Александрович никогда не умел приглашать гостей, позовет часть , а часть позабудет, а потом удивляется, почему не идет к нему напр. Александра Евг… "Да Вы ее верно не позвали", – скажут ему. Николай Александрович растеряется: "Разве. А я думал что она знает". Иной раз стоят рядом две толмачевки. Николай Александрович одну позовет, а про другую забудет. Скажешь ему: "Что же Вы не позвали". – "А я думал, что она слышала, как я звал," – отвечает он смущенно. Мы все знали рассеянность Николая Александровича и не обижались на него. Обычно матушка и Батюшка помогали ему, приглашая тех гостей, кого он забыл позвать. Так это случилось один раз и с нами. Мы с Верой уже бывали на всех толмачевских собраниях, а Николай Александрович не звал нас к себе, вероятно , потому, что не догадывался. В Николин день, вечером, после обычного молебна с акафистом, Николай Александрович отправился домой раньше всех приготовляться к приходу гостей, а толмачевцы один за другим двинулись к нему. Мы с Верой, никем не приглашенные, думали идти домой, и подошли к Батюшке взять благословение. "Вас позвал Николай Александрович?" – спросил Батюшка быстро. "Нет". – "Что же это он. Ну, так я вас зову. Идите к нему". – "Неловко, Батюшка, – запротестовала я. Как это без приглашения?" – "Вот, пустяки, я скажу, что это я вас пригласил," – сказал Батюшка, и мы отправились с Верой вслед за всеми толмачевцами к Николаю Александровичу.

Впоследствии мы так привыкли к тому, что Николай Александрович не умеет приглашать, что шли к нему сами без приглашения, справляясь друг у друга: будет собрание или нет, или деликатно напоминали ему: "Николай Александрович, Вы зовете нас сегодня или нет?" А матушка еще за неделю до дня празднования заявляла Николаю Александровичу:

"Через неделю Ваши именины, папа Кока, Вы не забыли это?". Или: "Не мешало бы нам собраться, папа Кока, ведь скоро Ваше рождение". И папа Кока, как мы все шутя называли Николая Александровича, потому, что так звал его крестник, регулярно два раза в год собирал толмачевцев в своей монашеской комнатке.

Обычно пиршественный стол, занимавший всю комнату, ломился от угощения: тут были, кроме пирогов, которые обычно пекла для Николая Александровича матушка Любовь, всевозможные виды конфет, торты, печенье, халва и т.д. Причем широкой рукой Николай Александрович покупал конфеты и печенье не по 200 граммов, а по целому кило, но не хватало за его столом женской руки, все угощение предлагалось нам, так сказать, в сыром необработанном виде: конфеты и печенье просто в пакетах, хлеб лежал не нарезанный, часто даже без тарелки. На столе царил беспорядок, сладости стояли вперемешку с селедкой и колбасой. Николай Александрович не умел угощать, он и не пытался это делать, гости сами угощали друг друга, а он заботился только о чае, причем и это было нелегким делом для Николая Александровича. Он только и делал, что ходил из кухни в комнату и обратно, ставя на примус воду и переливая из кувшина, в котором она грелась, в чайник кипяток. При чем удовлетворить всех чаем он тоже был не в состоянии, воды не хватало, и наливая кому-нибудь по второй чашке, он забывал, что другие не пили и первой. Наконец, когда жажда всех была удовлетворена, Николай Александрович садился и слушал, о чем говорили. На собраниях у Николая Александровича не было особенной интимности, так как кроме нас у него за столом бывали и родственники, жившие с ним в одной квартире, а Батюшка бывал не очень разговорчив при посторонних, поэтому он больше помалкивал или заводил какой-нибудь ученый разговор с родственницей Николая Александровича. Матушка Любовь, матушка Евгения и Екатерина Васильевна вели в таких случаях общий разговор.

Одно время Батюшка пытался как-то организовать наши вечера, придать им известную систему: так однажды он предложил нам ( это было у Алекс.Евг.) по очереди каждому приготовлять к следующему собранию какой-нибудь интересный доклад на духовную тему, например, рассказать какой-нибудь поучительный случай из своей жизни или из прочитанного. Матушка Евгения первая показала пример. Ближайшее собрание было у Батюшки в доме в день его свадьбы (6 февраля). Матушка прочитала нам из своего дневника очень интересные свои воспоминания о том, как Батюшка принял сан диакона, и сколько ему пришлось пережить перед этим всяких искушений. Батюшка оживился и тоже стал вспоминать это далекое время и дополнять воспоминания матушки. Вечер прошел очень оживленно. От этого собрания до следующего был большой перерыв, так что Батюшка, способный увлекаться и быстро охладевать, забыл о своем предложении, никто ему не напомнил, и по-прежнему один Батюшка брал на себя задачу делать вечера приятными и полезными. И надо сказать он всегда с честью выполнял эту обязанность, так как трудно было бы встретить человека, умевшего рассказывать так талантливо, как это умел Батюшка.

Один раз на Пасху матушка Любовь затеяла нечто грандиозное. По своей широкой натуре она не удовлетворялась маленькими собраниями, на которые можно было позвать немногих. Она решила созвать всех певчих, уборщиц, и вообще всех помощников по храму и угостить на славу. Для этой цели она "сняла" (как она выражалась) помещение у Ивана Петровича, у которого была довольно большая комната и закатила "пир на весь мир". Мне не очень хотелось идти на это собрание, ввиду его многолюдности и некоторых несогласий с матушкой Любовью, но Батюшка велел идти, и я только тем выразила свой протест, что немного опоздала. Когда я пришла, все сидели уже за столом (их было здесь несколько) в большой комнате Ивана Петровича. Деятельные помощницы матушки Любови: Паша, Варя, Дария Алексеевна, Елена Семеновна разносили чай и угощение. Певческий состав был весь в сборе. За одним столом с Батюшкой сидела Мария Альбертовна, привезенная на Страстную и Пасху из своего убежища, а рядом с ней Раиса Адамовна, обычно очень редкая гостья. В углу хохотал басом Сергей Михайлович, и ему вторили тонкими голосами Катя Сабурова и Тоня. Анна Константиновна пыталась заводить разговор с Батюшкой, и все рассказывала ему про своего племянника-священника. Петр Федосеевич сидел по правую руку Батюшки, так как он очень плохо слышал, он почти перестал бывать на толмачевских собраниях, и появлялся только в особо торжественных случаях, причем его всегда сажали радом с Батюшкой, и он сидел, наклонив голову в сторону Батюшки и придерживая рукой ухо, чтобы лучше слышать. Словом, это были Толмачи в полном своем составе. Угощение было обильное и вкусное. Особенно мне запомнились какие-то очень красивые пирожки с блестящей коричневой корочкой. Батюшка, сидя на председательском месте, первый пробовал новое угощение и посылал его по столам. Когда мы с Верой сели не очень далеко от Батюшки, он прислал нам прежде всего пирожки. Затем Батюшка прислал нам и другое угощение. Вообще, Батюшка любил побаловать нас с Верой чем-нибудь сладким. Бывало, сидим мы где-нибудь далеко во втором или третьем ряду и ждем своей очереди, которая как будто должна быть еще нескоро, а Батюшка уже напоминает хозяйке: "А Верочек вы там не забыли угостить? Дайте им скорее чаю". Или вдруг посылает нам через весь стол какие-нибудь особенные конфеты или печенье. "Это девочкам, – скажет, – они у меня сластены".

После того, как все угостились, Петр Федосеевич, сидя, сказал свое традиционное слово. Петр Федосеевич после своего неудачного слова на именинах у Батюшки говорил теперь всегда сидя после чая. Темой его бесед были обычно рассуждения о любви, причем выражался он довольно туманно и не всегда удачно. Его плохой слух все больше мешал ему слушать проповеди Батюшки и проникаться их духом, и его речи имели всегда какой-нибудь небольшой душой самостоятельности и немного неверного понятия интеллигентов о любви.

Когда Петр Федосеевич кончил, Батюшка открыл красивую красную книжку – отдельное издание службы Пасхи, и прочитал нам оттуда слово Григория Богослова, которое полагается читать в саму светлую заутреню. А потом помечтал, может быть, когда-нибудь доживем до такого времени, что все это слово будем читать на Светлой заутрене, только тогда домой будем приходить не в 5 часов утра, а в 7 или в 8. На что матушка Любовь ответила возмущенно: "И до девяти дотянете".

В то лето, когда Батюшка к великому огорчению толмачевцев, отменил воскресные вечерни, он предложил нам собираться по очереди у всех толмачевцев, на этих собраниях устраивался длинный молебен с акафистом, или водосвятием, а затем бывала какая-нибудь интересная беседа за чайным столом. Так собирались мы у Юлии Васильевны, у Александры Евгеньевны и у Анны Николаевны. Помню на этих вечерах читались очень интересные записки одной рабы Божией, духовной дочери о. Сергия Мечева.

Изредка Батюшка бывал и у нас, самых младших членах общины. Так помню, одно интересное собрание у Верочки на день рождения. Хотя Батюшке нездоровилось, он все-таки не захотел огорчать Верочку и пришел к ней, и был весел и разговорчив. Он читал нам описание древней литургии апостола Иакова и разговоры были все об уставе…

Бывал Батюшка и у Наташи, на ее рождение и именинах. Наташа была самой младшей духовной дочкой Батюшки, и хоты она довольно редко бывала и в Толмачах и у Батюшки, Батюшка любил ее и всегда очень хорошо отзывался о ней, говоря, что у нее очень чистая душа. Раза два в год, на день рождение и именин,  Наташа приглашала к себе Батюшку и нас всех. Вечера у Наташи не были похожи на наши настоящие толмачевские вечера, так как за столом присутствовали ее родители, люди другого духа, и Батюшка, немного стесняясь их, мало говорил. Наташино рождение приходилось Успенским постом. Как-то незадолго до своего рождения Наташа спросила нас с Верой, каков устав Успенского поста. Мы ответили ей, что по уставу полагается есть без масла всю неделю, за исключением суббот, воскресений и праздников. Согласно с этим уставом и было угощение у Наташи, без масла. Оно состояло только из разных сортов варений и фруктов, ни пирогов, ни печенья, ничего, что могло быть сдобрено маслом, не было. Строго по-пустынному. Когда прощались мать Наташи, извиняясь за скромное угощение, заметила: "Наташа мне сказала, что Успенским постом полагается есть без масла, поэтому я даже пирога не могла для Вас испечь, уж Вы простите, Батюшка". – "Как без масла? –возопила матушка Любовь, – мы с маслом едим, и Батюшка с маслом ест". Батюшка ласково поглядел на смущенную Наташу, засмеялся и пояснил: "По монастырскому древнему уставу полагается есть не только без масла, но даже "сухоясти", т.е. без горячего, единожды в день по захождении солнца. Но мы в миру не может выдержать такого строгого устава и нарушаем его. Мы едим с маслом все дни, за исключением особенно строгих дней поста, как первая неделя Великого поста и Страстная седьмица. Ничего, что без масла, – утешал он огорченную Евгению Павловну, – все было очень вкусно, угощение было замечательное".

Всю обратную дорогу матушка Любовь никак не могла забыть о масле, и все шутила: "Это Батюшка Ваши уставы до этого доводят, что в гостях даже пирогом не угостят".

Летом, когда семья Батюшки жила на даче, толмачевцы приезжали к Батюшке и на дачу, правда не все вместе, а небольшими партиями, а некоторые даже гостили по нескольку дней. Помню наше первое немного неожиданное посещение Батюшки летом 1927 года. Батюшка снимал тогда дачу в Белых Столбах по Павелецкой дороге, а мои родители по той же дороге в Расторгуеве. И вот, как-то раз, Батюшка и матушка обещали приехать к нам на дачу в Расторгуево. Я очень готовилась к этому дню, ко мне приехала Верочка. Мы с ней вышли на станцию встречать поезд из Белых Столбов, на котором должен был приехать Батюшка. Поезд приехал через несколько минут, но на нем не оказалось Батюшки. Напрасно мы бегали от одного вагона к другому, тщетно силясь увидать знакомую нам высокую фигуру в соломенной шляпе. Батюшка не приехал. Мы были огорчены и недоумевали: что такое могло случиться, что могло помешать Батюшке. Следующий поезд из Белых Столбов приходил только к вечеру, мало было надежды, что Батюшка приедет на нем. Не хотелось возвращаться домой так сказать "с пустыми руками". "Знаешь что, – предложила я Вере, – поедем к Батюшке сами. Сейчас придет поезд из Москвы, который идет на Белые Столбы, на нем и отправимся". Вера колебалась, ей было страшно, но я ее уговорила и храбро взяла билеты до Белых Столбов. Поезд подошел, мы сели  и поехали. Но по мере того, как мы приближались к Белым Столбам мне становилось все страшнее, и сердце начинало все чаще биться. Когда я поделилась с Верой своим страхом, она ответила мне с некоторым злорадством: "Ага, вот и сама боишься, а меня тащила". Дороги мы не знали. Пришлось расспрашивать, где находится деревня Михеево. Мы немного поблуждали, но все-таки в конце концов достигли маленькой деревушки, состоящей из нескольких убогих избушек. Надо было обойти все эти домики, чтобы найти тот, в котором жил Батюшка. Тут уж я по-настоящему струсила, и никак не решалась подойти поближе, ноги мои точно сами уносили меня в поле, подальше от этих домиков. Вера стыдила меня, уговаривала, но и сама не решалась первая идти вперед. Мы еще долго протоптались бы на месте, если бы Вера не увидела идущую от одного домика знакомую фигуру с ребенком на руках. "Клавдия", – шепнула она и побежала к ней навстречу. Действительно, это была Клавдия с Машенькой на руках. Клавдия нисколько не удивилась нашему приезду. "Я так и думала, что вы приедете", – сказала она. Оказывается, Батюшка был нездоров, и поэтому не решился к нам ехать. Сейчас он отдыхал. Мы посидели с Клавдией и ребятишками (Колей и Машей) на лужайке перед домом. Скоро вышла к нам матушка. "Батюшка сейчас меряет температуру, –сообщила она нам, – если будет нормальная, он пойдет с вами гулять, а если повышенная, мы его не пустим". Скоро Батюшка вышел к нам, и хотя температура у него была немного повышенная, все-таки пошел с нами гулять. Мы отправились всей компанией: т.е. Батюшка, матушка, Клавдия с Машенькой и Колей и мы с Верой. Батюшка повел нас показывать нам свои любимые места. Мы шли сначала большим лугом, заросшим сочной травой, мимо маленькой речки, совсем закрытой кустами ольхи и ивы, потом по березовой роще, в которой было много земляники. В лесу было тихо и пустынно. В этой деревне было очень мало дачников. Идя по зеленой тропинке между чистых белых стволов березок, Батюшка предложил матушке спеть. Она запела "Хвалите имя Господне", Батюшка и Вера подпевали ей, получился настоящий хор, стройно звучавший в этом зеленом уединении, спели "Благословлю Господа на всякое время" и еще несколько песнопений. Батюшка был в веселом разговорчивом настроении. Говорили мы все время на любимую тему "об уставе".  Когда мы вернулись обратно, солнышко уже склонялось к западу. Мальчики вытащили на лужайку перед домом стол, стулья, Клавдия принесла весело кипящий самовар. И мы сели пить чай. Этот чай на зеленой лужайке под кудрявой березкой в мирной благодатной обстановке оставил в душе моей большое впечатление. Приветливый, разговорчивый Батюшка, ласковая внимательная матушка, накормившая нас с Верой перед чаем гречневой кашей, так как она догадалась, что мы не успели пообедать, солнышко уже склонялось к западу, чистое ясное небо – все это так гармонировало друг с другом и наполняло душу миром и радостью… Однако надо было идти на поезд. Батюшка с Клавдией немного проводили нас, показав нам ближайшую дорогу на станцию, а через час мы уже шли по дороге в Тарычево…

В Расторгуеве находилась тогда Екатерининская пустынь, женский монастырь, в котором была довольно уставная служба и очень хорошее пение. Однажды летом Батюшка организовал экскурсию туда. Я жила на даче в Расторгуево и должна была встретить толмачевцев на станции и проводить их в монастырь. Я боялась, что эта экскурсия не состоится, так как погода все время была плохая. Во вторник, в тот день, когда была намечена экскурсия, дождя не было, но небо не прояснялось. В четыре часа, как было условлено, я прибыла на станцию, чтобы встретиться с толмачевцами. Они все приехали: Батюшка, матушка, Мария Ивановна, Ольга Николаевна, Николай Александрович и еще некоторые другие. Веселой толпой двинулись мы по направлению к Екатерининской пустыни. Несмотря на плохую погоду, Батюшка благодарно любовался скромной расторгуевской природой, его умиляли и тонкие белые березки и чистый воздух, и все то, что на привычных жителей деревни уже не производило впечатления. Даже серое небо не портило общего настроения. Толмачевцы находили в нем своеобразную прелесть. По дороге не замедлили сказаться свойства каждого из толмачевцев. Ольга Николаевна тотчас же отдалилась от общей компании и принялась собирать какой-то необыкновенный букет из трав и цветов, которые обычно никто никогда не собирает. Николай Александрович делал наблюдения над местной флорой и сообщал нам разные интересные сведения. Так, по дороге, он открыл целое поле валерьянки. Он вырвал одно растение с корнем, и давал всем нюхать этот корень, от которого действительно сильно пахло валерьянкой. Потом нашел несколько гряд привитых яблонь-дичков и тоже рассказал нам как прививают яблони. Маруся по этому поводу начала говорить что-то о детях и их воспитании, и по своему обыкновению никак не могла остановиться. Батюшка был в хорошем настроении и все шутил. Так, на вопрос Веры, какая все-таки специальность у Николая Александровича, он ответил: "А притчу о плевелах помнишь?" – "Помню".  – "Ну, так его специальность – плевелы".

В монастыре наша компания вызвала к себе уважение. Батюшку по его высокому росту и представительной фигуре приняли за какого-то приезжего епископа. Один из местных священников взялся показать нам храмы Екатерининской пустыни, которые в то время все были еще открыты. Затем мы пошли к вечерней службе, которая совершалась в пределе собора на хорах. Служба была самая будничная, скромная, но хор монахинь один только левый, пел как всегда ровно, стройно, красиво. "Как орган", – говорил Батюшка. После окончания службы у нас осталось еще немного времени для того, чтобы погулять по лесу около монастыря, зайти на монастырский скотный двор и попить там молока, которое продавали монахини. Толмачевцы расположились все в комнатке, где продавалось молоко, от молока отказались только я да Вера по той причине, что у нас не было с собой денег, а пить на чей-нибудь счет нам не хотелось, поэтому мы вышли на крылечко и сидели там, дожидаясь толмачевцев. Но тут на нас была произведена атака. Две какие-то пожилые женщины, бывшие в церкви, подошли к нам и вдруг разахались. "Ах, вы, такие молоденькие ходите в храм Божий, ах, какие вы умницы, да какие красавицы и т.д.". Мы с Верой не знали, куда деваться нам от этого потока умильно-слащавых слов, молчали и только неторопливо поглядывали на сентиментальных женщин, ожидая, когда они наконец кончат ахать. "Что? Попались, девочки", – спросил нас Батюшка шутливо, выходя к нам на крылечко. "Попались, Батюшка, просто не знали, как избавиться". – "Сами, сами виноваты, не хотели с нами молоко пить, вот и наказаны". К станции двинулись мы другой дорогой, среди монастырских полей. Шли не спеша, так как времени до поезда оставалось еще много. Батюшка предложил спеть "Хвалите имя Господне", и наши толмачевцы дружно запели любимое афонское Хвалите. Было уже почти темно, когда я посадила толмачевцев на поезд и побежала домой.