"Различие между толмачевской и службой Григорио-Неокесарийского храма"

Сочельник, однако, приходился в понедельник, в неделю о. Петра, тут начались наши огорчения, так как в Григорио-Неокесарийском храме были свои традиции в праздновании Рождества, несходные с нашими. Прежде всего, почему-то с вечера под Сочельник совершалась только вечерня и повечерие с каноном «Волною морскою», зато Сочельник был перегружен службами: в семь часов утра — утреня, затем царские часы и только в 12 часов дня — обедня с вечерней, за которой пел правый хор и портил этим всю службу. Мы надеялись, что Батюшка будет служить всенощную, а утреню с ранней обедней хотел служить о. Петр. Но вдруг в самую последнюю минуту о. Петр решил служить и всенощную. Зоя Николаевна вспоминает, что это для нее и для всех был такой удар, что она не могла опомниться. Поэтому всенощная под Рождество была грустная, все были огорчены, Батюшка ушел в Богословский храм исповедовать и не принимал участия в службе. На клиросе всем правила одна матушка. Различие между толмачевской и службой Григорио-Неокесарийского храма было так велико, что я с болью еще раз переживала то, какой драгоценности лишились мы с закрытием нашего храма. Всю почти всенощную я проплакала, вспоминая красоту нашего богослужения. С объективной точки зрения, всенощная была неплохая. Канон был прочитан без пропусков, читала его сама матушка, ирмосы пели: «Христос рождается». Но разве это можно было сравнить с тем, что бывало у нас: с чтением канона на 12, с пением по трижды каждого ирмоса, а в заключение двойной катавасии?

Матушке было особенно трудно за этой всенощной: левый хор очень распух, пришло много народу, редко бывавшего в хору, они вносили беспорядок, дисгармонию. Матушка не управлялась с ними и сама читала канон. Правые певчие пели тягуче, левый хор — нестройно и чересчур громко, словом все было грустно, все огорчало.

Мне очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими грустными чувствами, вместе вздохнуть о прежнем нашем дивном торжестве. Я направилась к Екатерине Васильевне, но вспомнила, что она была всегда против длинной уставной службы, особенно против «излишних» повторений. Нет, Екатерина Васильевна не подходит. Вот матушка, пожалуй, другое дело: она любит устав, наверное, тоже вспоминала наши толмачевские всенощные, она верно, мне посочувствует. Я не учла того, что, она была главным исполнителем сегодняшней службы. Дождавшись ее, я стала изливать ей свое огорченье. Но результат получился для меня совершенно неожиданный. Матушка не только не посочувствовала мне, а вдруг вся вспыхнула и со слезами, с возмущением стала мне говорить, что я неблагодарна, что она делала все, что могла, что просто не понимает, чего еще мне нужно. Словом, мои замечания она приняла на свой личный счет и очень огорчилась. Я попала в неловкое положение, растерялась от неожиданности и не знала, как мне оправдаться, так и расстались мы с матушкой в огорчении. Так как на другой день я собиралась причащаться, пришлось мне подойти к Батюшке за ширмы и в дополнение к исповеди рассказать о своем разговоре с матушкой. И от него мне тоже сильно досталось. Батюшка рассказал мне, как жалел матушку о. Илларион, слушая, как она одна надрывается, управляя таким нескладным хором, вывозя его одним своим голосом. Он все повторял Батюшке, что нельзя допускать этого, что матушка может надорваться, потерять голос. Матушка сделала все, что могла, чтобы богослужение было хорошим, она старалась, а ты начинаешь высказывать ей свое недовольство… Нечутко… И Батюшка еще долго меня пробирал.

В первый день праздника было у нас три обедни: ранняя, сразу же после утрени, средняя в 8 часов утра и поздняя в 10 часов. Батюшка служил среднюю обедню, пел один толмачевский хор, и было очень празднично и хорошо.

После обедни я подошла к матушке, попросила прощенья, она уже не сердилась на меня, поздравила с праздником и попросила меня купить Батюшке праздничного чая. Чай мы пили после обедни, как всегда, у Батюшки. Батюшка был веселый, праздничный и не вспоминал мне вчерашнего.

На третий или четвертый день Рождества нас пригласила к себе Александра Евгеньевна. Зашел разговор о праздничных впечатлениях. Екатерина Васильевна, Анна Николаевна и другие выражали свое удовольствие Рождественской всенощной. «А Верочке не понравилась всенощная», — заметила матушка и я почувствовала, что она еще не совсем забыла свое огорченье. «Ну, Верочке трудно угодить», — подхватила Екатерина Васильевна. И получилось впечатление, что все были довольны, кроме меня.

Однако, Батюшка выступил на мою защиту. «Всенощная была хорошая, сказал он, — но если сравнить ее с нашей толмачевской, то хорошей ее нельзя назвать. Вспомните, сколько у нас ирмосов, насколько читали канон? Вспомните это и не осуждайте Веру». Все притихли, затем перешли к воспоминаниям толмачевских богослужений, какое Пасхальное торжество бывало на Рождество, как много бывало пения, как все было прекрасно».



Поделиться:

Вера Владимировна Бородич

Vera Borodich tРодилась она в 1905 году в Москве в семье служащего. Училась в гимназии, окончила среднюю школу, Ленинградский государственный университет (факультет языкознания), аспирантуру. Вера Владимировна Бородич стала видным специалистом по славянским языкам.

Вот как вспоминает сама Вера Владимировна о том, как она стала прихожанкой Толмачевского храма:  

«Двенадцати лет стала я интересоваться религией, ходить в церковь, читать Евангелие. С шестнадцати лет ходила в храм Христа Спасителя, познакомилась с отцом Александром Хотовицким* и стала его духовной дочерью. После его ареста в 1922 году я осталась без духовного руководства, охладела к религии, однако ненадолго.

Подробнее...

Оглавление