Иннокентий и Димитрий Херсонские.

Одно время, увлекаясь уставом, Батюшка не баловал нас чтением. Почти весь пост он читал нам слова Иннокентия или Димитрия Херсонского. Меня, однако, мало удовлетворяли эти чтения. Вспоминались прошлые годы с чтением Лествичника и Ефрема Сирина с пространными интересными толкованиями Батюшки.

В начале шестой недели я, как обычно, исповедовалась и на исповеди высказала Батюшке свое отношение к чтению Иннокентия и Димитрия. Батюшка точно нарочно пропустил мое замечание, был со мной снисходителен и очень ласков. Вечером, в этот день, он неожиданно позвал меня читать кафизмы и велел прочитать не одну, а все три кафизмы целиком, чем, очевидно, хотел доставить мне удовольствие, и даже потом благодарил меня за чтение, так что ушла я из храма совсем счастливая. Утром, на следующий день, обычного чтения из Иннокентия не было. У меня мелькнула мысль: уж не я ли тому причиной? Но я прогнала ее, как совершенно не подходящую. Каково же было мое изумление, когда после обедни Батюшка, не говоря ни слова, вручил мне записку. Недоумевая, что бы это могло значить и почему Батюшке нужно писать, а не сказать самому, я ушла читать ее в другой придел. Содержание ее поразило меня, как гром среди ясного неба. «Сегодня, — писал Батюшка, — я не мог ничего читать и лишил церковь поучения, потому что вспомнил о том, что ты смущаешься чтениями Иннокентия и Димитрия Херсонского. Если бы ты смущалась и задирала свой нос перед какой-нибудь бесхитростной проповедью сельского священника, это было бы естественно, но когда твоя "святая душа" смущается произведениями этих великих корифеев богословия, то это просто возмутительно. Конечно, можно иметь свои мнения о том или другом чтении, но смущаться?»

В это утро предстояла большая уборка в храме и матушка Любовь с Любовью Михайловной уже возились, передвигая подсвечники, перетирая лампадки. Я же, совершенно ошеломленная той запиской, ни за что не могла взяться, у меня дрожали руки и рябило в глазах, поэтому, невзирая на косые взгляды матушки Любови и Любови Михайловны, я опять подошла к Батюшке с земным поклоном и просьбой о прощении. Но Батюшку не так-то легко было взять этим, и он еще раз устно отругал меня. На следующее утро я с замиранием сердца ждала проповеди: будет или нет. Но вот матушка Любовь загремела ручками аналоя. Слава Богу! Значит будет. Действительно, Батюшка вышел с книжкой на амвон. «Некоторые, — начал Батюшка, — смущаются тем, что я все время читаю Димитрия и Иннокентия Херсонских, а знают ли они, кто были эти великие и талантливейшие проповедники? Я хотел было совсем не читать вам, чтобы никого не смущать своим чтением, но думаю, что это будет на руку врагу, которому совсем не хочется, чтобы я учил вас, а поэтому я, не обращая внимания на всякие недовольства, все-таки прочту сегодня слово Иннокентия Херсонского», — закончил Батюшка и принялся за чтение. Точно камень свалился с души. Я была счастлива, что искушение ликвидировано и Батюшка стал читать Иннокентия.



Поделиться:

Вера Владимировна Бородич

Vera Borodich tРодилась она в 1905 году в Москве в семье служащего. Училась в гимназии, окончила среднюю школу, Ленинградский государственный университет (факультет языкознания), аспирантуру. Вера Владимировна Бородич стала видным специалистом по славянским языкам.

Вот как вспоминает сама Вера Владимировна о том, как она стала прихожанкой Толмачевского храма:  

«Двенадцати лет стала я интересоваться религией, ходить в церковь, читать Евангелие. С шестнадцати лет ходила в храм Христа Спасителя, познакомилась с отцом Александром Хотовицким* и стала его духовной дочерью. После его ареста в 1922 году я осталась без духовного руководства, охладела к религии, однако ненадолго.

Подробнее...

Оглавление